Шрифт:
Закладка:
— И когда это было?
— Когда ты еще школьницей впервые приехала к нам. С того времени. Всегда вспоминала. — Поэтому тебе хочется меня похитить и увезти на далекую-далекую планету? — смеется Аргина. — Да. Точно, догадалась. Решил похитить. Шеф мой добрый старик, он обязательно отдаст машину. — А зачем похищать… когда я согласна?.. — глаза Аргины таинственно сверкают, и улыбка рождается на ее пухлых губах и расходится по всему лицу. — Я согласна, — полуоборачиваясь в сторону Армена, говорит Аргина, — Похищай меня, но не на этой машине. На твоем старом грузовике. Увези меня на далекую-далекую планету. Армен задумчиво смотрит на Аргину. улыбается. — Ты знаешь. в последнее время… только не смейся над моими словами, хорошо? — Говори, смеяться не буду, — отвечает Аргина. — Неужели я когда-нибудь смеялась над твоими словами? — То, что я чувствую в последнее время, похоже на то, что чувствуют в религиозном экстазе верующие. Смешно, но я свой грузовик, который списан и брошен в одном углу гаража, забыть не могу. Не могу забыть по той причине, что на нем впервые привез тебя в село. Иногда, ловлю себя на мысли о том, что хочу зайти в гараж, втайне от всех, встать перед ним на колени и боготворить, как идола. Я представляю Армена, стоящего на коленях перед старым грузовиком и молящегося, и, честное слово, еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. И кто это говорит — Армен… Нет, я поменял мнение о нем. Я бы, вместо Аргины, не стерпел, прямо потерял бы сознание от смеха. А она… А она и не думает смеяться, смотрит на Армена с интересом и вниманием, будто ждет, что он еще заговорит. Неужели ей, действительно, нравится это безрассудство? Ничего не понимаю. А Армен продолжает свое. — Смешно, наверное… — Совершенно, нет. — Каждый раз, проезжая по большой дороге, ведущей в село, мимо понурого персикового дерева, где ты впервые вышла из грузовика, чуть притормаживая машину, я говорю: «Привет, старик, ты даже представить не можешь, как я рад, встречая тебя на своем пути». Я это говорю вполне серьезно. Ты не веришь мне? Смейся надо мной, но поверь. — Верю… Господи, неужели можно поверить в такой бред? Если даже меня станут вешать, все равно, не поверю. А Аргина верит. Удивительно, очень удивительно… Подожди… о каком персиковом дереве речь?! На большой дороге, ведущей в село, понурое персиковое дерево… Значит, Аргина в то время в село приехала на его грузовике. Вот, почему Армен так быстро уехал… Не хотел, чтобы кто-то видел. Как это я не узнал его машину? В то время тоже, помню, грузовик оказался мне знакомым. Но издалека не смог точно определить — Армена машина, или чужая. Да, я многое понял тогда, в Тартарском ущелье. Наблюдал строительство с фундамента плотины, а, заодно, в дороге подтвердились все мои прежние подозрения.
Пышный букет сирени ждет на подоконнике, и я тоже с нетерпением жду Аргину. Я слышу на лестнице ее легкие шаги. Сердце мое, почему-то, начинает быстро колотиться. Волнуюсь, наверное. Аргина входит со светлой улыбкой на лице, своим приподнятоым настроением заряжая меня. — Ну, как ты себя чувствуешь, Абик? — Ничего, неплохо, — говорю я, улыбаясь, и взглядом показываю на подоконник. Аргина тоже смотри в ту сторону. — Это что за чудесные цветы, кто принес? — последние слова она произносит почти шепотом. Я делаю вид, что ничего не заметил и говорю с невинным видом: — Меружан. — Кто? — у Аргины глаза даже округляются. — Меружан, смеюсь я, сапожник Меружан.
Аргина берет букет и неожиданно достает оттуда свернутую бумажку — записку Армена. Я приблизительно даже предполагаю, что там написано. Вместо того, чтоб писать письмо, нужно было пойти в школу, вызвать Аргину и сказать ей то, что нужно. Тупой! Нет, наверное, не хотел идти в школу. Я притворяюсь, что даже представления не имею, что там может быть написано. Аргина раскрывает бумажку и тихим шепотом спрашивает: — Так, значит, говоришь, кто принес? — Оба от души дружно смеемся, и я незаметно для Аргины, заглядывая в записку, читаю: «Прости, срочно уехал в Мартакерт. Вечером жди. Твой Армен». После чего Аргина говорит пониженным шепотом: — Абик, ты никому не скажешь? — Не бойся, не скажу. Даже маме не скажу, — обещаю я. А потом, тем не менее, не выдержав, спросил? — Армен, действительно, твой? — Что-о? — Он там пишет: «Твой Армен». — Прекрати, Абик. Стыдно тебе. Зачем читаешь чужие письма? — И, Боже мой, как она покраснела. Как маленькая девочка.
— А он разве чужой? — теперь таинственно улыбаюсь я. Аргина смотрит на меня строго, но я вижу, что она совершенно не сердится на меня, ее губы раскрываются, как роза в капельках росы, от теплого прикосновения солнечных лучей, и улыбка расползается по ее очаровательному лицу.
8.
Потом небо сразу потемнело, постепенно на село стал опускаться вечер. Это то время